Как ты? Почему белорусам запретили задавать даже этот вопрос

Муж лидера демсил Светланы Тихановской — Сергей Тихановский — эмоционально рассказал об изоляции, в которой провел несколько лет. Три года он не получал даже открыток от своей семьи.

Когда отец наконец встретился с дочерью, им пришлось знакомиться заново.

Более 860 дней не имеет связи с родными политзаключенный Николай Статкевич. То есть более двух лет он не может рассказать им о своем состоянии. А они не могут спросить по крайней мере простое — “Как ты?”

Юристы называют этот тип пыток режимом инкоммуникада.

Почему режим держит политзаключенных без связи с родственниками, которую по закону обязан гарантировать? И как это сказывается на эмоциональном состоянии людей?

Мы расспросили об этом родственников политзаключенных, которые уже долгое время не получали от них новостей. И попросили психолога Анну Матуляк рассказать, как пытки изоляцией сказываются на эмоциональном состоянии человека.

В части 1 статьи 85 Уголовно-исполнительного кодекса о праве на переписку сказано: “Осужденным к лишению свободы разрешается получать и отправлять письма и телеграммы без ограничения их количества”.

Психолог: "Важно, чтобы было к кому прильнуть”

Почему изоляцию называют пытками? Еврорадио спросило об этом психологиню Анну Матуляк.

— Изоляция — это тяжелая форма психологического насилия. И в некоторых странах длительное содержание в одиночестве официально признается формой пыток.

Чем больше она длится — тем глубже могут нарушаться базовые механизмы психики. Контакт с реальностью, способность чувствовать себя живым, чувства, эмоции — все это может притупляться. Чтобы сохранить устойчивость, мозг может начать генерировать что-то вроде галлюцинаций, чтобы удержать иллюзию присутствия общения. Люди могут слышать шаги, которых нет, или даже видеть лица людей.

Специалисты проводили эксперимент, опуская человека под воду, где он ничего не видел и не слышал. Но через некоторое время у него появлялись галлюцинации. Это — попытка психики сохранить себя. Я рассказываю об этом, чтобы было понятно, какое влияние может иметь отсутствие коммуникации на человека.

Может ли человек, лишенный возможности общаться с близкими, помещенный в помещение камерного типа, поддержать себя? Психолог рассказала о нескольких техниках.

— Может помочь опора на тело. Любое движение, даже простое хождение по комнате (камере), любые физические упражнения помогут не «отлетать» в диссоциацию.

Контакт с телом будет сообщать мозгу: я живу, мое тело движется. Очень важны прикосновения. Это подаст сигнал нервной системе: я не один. Поможет обмануть мозг. Даже когда мы обнимаем себя сами, это подает сигнал нашей нервной системе — я не один, я не оставлен. Обхватить ладонями собственное лицо — тоже полезная практика для самоподдержки.

Полезны ритуалы, когда делаешь что-то по расписанию. И внутренние диалоги, разговоры с собой тоже полезны. Сергей Тихановский рассказывал, что в заключении сочинял стихи-это тоже очень важно.

— Моя личная переписка с ней закончилась еще в 2023 году. У нашего папы с Машей тоже нет связи более полугода. Новости о ней я получаю только по слухам — от политзаключенных, которые уже вышли на свободу.

Последнее, что я знаю, — Мария находится в отряде, как и многие в женской колонии, работает на швейной фабрике. С осени 2024 года ей улучшили питание и оказывают медицинскую помощь.

Если бы я могла написать ей? Я бы сказала, что я очень ее люблю, я очень ею горжусь, я очень надеюсь, что она делает все возможное, чтобы оказаться на свободе.

А если бы увидела, я бы крепко ее обняла. Я думаю, надо прежде всего ориентироваться на тех, кто выходит, на то, что им нужно. Так что все будет зависеть от самой Марии. Полагаю, первое, чего она захочет — это просто спокойствия.

Мне кажется, что это очень сложно через пять лет оказаться в другой стране, в совершенно другом контексте. И нужно спокойно и очень медленно входить в этот новый контекст. И моя задача — обеспечить этот комфорт. Плюс потребуется хотя бы минимальный медицинский чек-ап.

Политик Анатолий Лебедько о переписке с сыном: "Дошла одна открытка”

— О моей ситуации скажу коротко: от меня сыну ничего не доходит. Первые одна-две открытки дошли. И все. Он с желтой биркой, как и остальные политзаключенные.

Мне подбирать слова трудно.

У матери и жены есть возможность писать письма. Они доходят.

Я сам был в ситуации инкоммуникада очень короткое время, когда был в американке. Я скажу, что это очень тяжелое испытание, которое не каждый сможет пройти.

Почему отношение к политзаключенным хуже, чем к убийцам? Ну, убийцы же не претендуют на власть. Не претендуют на то, чтобы устроить свободные выборы, чтобы взять власть под контроль. И поэтому проблема для власти — не убийцы и коррупционеры, а простой человек, который хочет сказать правду.

Инициатор объединения родственников политзаключенных Светлана Мацкевич: “У людей, которые долгое время прожили вместе, есть ментальная связь”

— Думаю, власти рассчитывают на то, что политзаключенный будет додумывать и решит, что его все бросили. Это и есть насилие. Для политзаключенного, который долгое время находится в закрытом пространстве, важно получать подтверждение того, что о нем знают и думают. Это важно для психологической уверенности, и если человека этого лишают, то рассчитывают, что он даст слабину.

Я — бывшая жена Владимира Мацкевича, у меня сейчас нет связи с ним. Но у людей, которые долгое время прожили вместе, есть ментальная связь. Она может становиться слабее или, напротив, усиливаться. И даже если нет информации о человеке, есть воспоминания о нем. И есть возможность негатив, который появляется через психологическое насилие, перебить позитивными воспоминаниями о событиях, произошедших в твоей жизни.

Я не психолог, я просто делюсь своим личным опытом о том, как выхожу из ситуации отсутствия контакта. Что еще помогает? Вера, надежда и любовь.