“Сложные чувства”. Вы готовы простить доносчиков, предателей и Ольгу Бондареву?

— Школа… Сегодня там пусто. Но на площадке возле школы играют дети, — говорит учительница математики Татьяна Крапиневич.

Уже несколько месяцев она не была в школьных классах. Она может позволить себе только стоять рядом со школой и мечтать, как однажды снова сможет работать учителем.

Татьяна уехала из Беларуси из-за анонимного доноса. Сейчас она живёт в Варшаве и ждёт документы, с которыми сможет вернуться к работе — но уже в польской школе. Дорогу в Беларусь для неё закрыл пост в Инстаграм, в котором было фото бело-красно-белой пастилы. Татьяна давно удалила этот пост, но кто-то успел сделать скриншот — и спустя три года прислал эти фото знаменитой белорусской провластной активистке Ольге Бондаревой.

Когда мы спрашиваем Татьяну, хочет ли она узнать имя доносчика, собеседница задумывается. С одной стороны, ей хочется знать имя человека, из-за которого перевернулась её жизнь. С другой, она не уверена, что хватит эмоциональных сил справиться с этим знанием.

Татьяна сидит в маленькой комнате своей первой варшавской квартиры. Когда она просыпается, в первые секунды ей кажется, что за окном шумит проспект Независимости. Но в последний раз этот шум она слышала в декабре.

— А что, если это окажется очень близкий человек? Хотела бы ты об этом знать? — спрашивает себя Татьяна.

Похожими вопросами около сорока лет назад задавались немцы. После падения берлинской стены у них появилась возможность заглянуть в досье, которые собирали на них в министерстве госбезопасности (Штази). И узнать, кто писал доносы. Не все решились запросить у архива своё досье.

Как немцы справлялись с этими сложными чувствами и как их опыт могут применить белорусы, разбиралось Еврорадио.

“Мой адвокат тоже был доносчиком”

Доктор-психоаналитик Карл Хейнц Бомберг хранит своё досье в подвале дома. Здесь же у него — звукозаписывающая студия. Тексты его песен подшиты в досье: Штази внимательно следили за тем, что он поёт.

— “Устраивал представления и писал песни с политически негативным контентом”, — зачитывает Бомберг выдержку из досье. — В общем, власти пытались сказать мне, что я разрушитель. Но я не был разрушителем, я был создателем.

Я критиковал полицейских, критиковал невозможность высказывать своё мнение в ГДР. Но я критиковал далеко не всё подряд. Я видел и нормальные вещи в ГДР. Например, я получил отличное образование в Лейпциге. Но да, многие вещи, и особенно — связанные с идеологией, в ГДР были очень глупыми.

Бомберг не хотел уезжать из страны — он хотел сделать её лучше. И в итоге вокруг него стало появляться всё больше сотрудников Штази. Одна из самых важных его песен была о стене, разделявшей Германию. Бомберг пел о смертельной опасности для тех, кто пытался перебраться через стену. Их могли застрелить.

Одна из записей этой песни попала на запад, и это стало формальным поводом задержать доктора. Он надеялся, что сможет оправдать себя, но когда архивы вскрылись, узнал, что даже его адвокат был шпионом. И не только он: шпионом был и журналист, который писал о нём, и владелец звукозаписывающей студии, который сводил для него записи.

— Я был окружён информаторами Штази. И в 90-х, когда архивы открылись, я смог вспомнить эту ситуацию и проработать свои чувства.

Уже после того, как архивы открылись, бывшие доносчики искали встречи с Бомбергом и просили у него прощения. Он признаёт, что простить их было нелегко, потому что донос — это предательство.

Как психотерапевт, он хочет анализировать мотивы доносчиков. Говорит, что в ГДР многие становились информаторами Штази из страха перед государством. Кто-то, напротив, из преданности ему — некоторые доносчики были уверены, что делают благо. А кто-то пережил трудное детство, и в образе министерства госбезопасности видел образ дома и семьи.

— Одного из информаторов, который доносил на меня, шантажировали его сыном. Это был хороший, интересный человек. Я не смог продолжить дружбу с ним, но смог в какой-то степени простить его.

“Боялись, что будет волна насилия”

После падения Берлинской стены в медиа публиковалось много жутких историй: люди узнавали, что информаторами Штази были даже самые близкие. Жена узнавала о муже-шпионе, а кто-то обнаруживал информаторов в кругу близких друзей.

Доктор Анита Кретцнер-Эберт изучала архивы Штази много лет. Она уверена, что каждому стоит преодолеть страх и заглянуть в свою историю.

— Работа над прошлым в Германии во многом удалась именно потому, что мы не стали закрывать все архивы, а, наоборот, решили их открыть.

Ведь могло случиться так, что кто-то всю жизнь думал, будто его отец или друг были виноваты в чём-то страшном, и из-за этого годами держал с ними дистанцию. А на самом деле всё могло быть совсем иначе. И только заглянув в документы, можно узнать правду.

Мы хотели извлечь уроки из прошлого, а не, как после нацизма, просто закрыть всё на замок и сказать: "Об этом больше не говорим". Наоборот, мы сознательно выбрали другой путь.

Конечно, были страхи — что будет волна насилия, мести, расправ... Но этого не произошло. Вместо этого уже больше 20 лет идёт общественная работа над прошлым, живое обсуждение, которое действительно многое изменило и продвинуло общество вперёд. И я абсолютно убеждена: это было правильно и необходимо.

Доктор Кретцнер-Эберт говорит, что фокус общественного внимания напрасно сместился на громкие истории об информаторах Штази в кругу друзей и семьи.

— Внимание многих привлекли самые громкие случаи, но, исследуя архивы, я обнаружила, что это были скорее редкие исключения. Доносы, как правило, происходили в профессиональной среде. Общество ГДР было построено вокруг труда, вот людей и контролировали в основном через работу или через школу. А чтобы кого-то внедряли в круг друзей — это было крайне редко.

Можно ли судить стукачей?

Немцам не удались судебные процессы над информаторами Штази. Прошло лишь несколько таких судов, при том что масштаб распространения доносов в ГДР был огромным.

— Добиться обвинительного приговора удалось лишь в единичных случаях — на фоне сотен тысяч подобных историй это, конечно, очень мало. Причина в том, что крайне сложно совместить старое право диктатуры с уголовным правом демократической Германии.

Невозможно было полноценно судить за то, что в прежней системе не считалось преступлением. Именно поэтому такую важную роль сыграла общественная работа: публикации в газетах, документальные фильмы, научные исследования.

Кроме того, существовали дискуссионные группы, где встречались жертвы и бывшие причастные — чтобы поговорить, обменяться опытом. Общество стремилось осознать, какие последствия может иметь диктатура для жизни людей и для всей страны в целом. И именно это стало главной формой осмысления прошлого.

Доктор Бомберг соглашается: как психоаналитик, он стремиться лечить причины проблемы. А причины лежат в системе, которая побуждает людей писать доносы.

Чтобы лучше понять, с какими “сложными чувствами” столкнётся белорусское общество после падения режима, смотрите фильм Еврорадио.

Готова ли Татьяна Крапиневич простить доносчика, который разрушил её жизнь в Беларуси — и готовы ли доносчики просить прощения?

При поддержке “Медиасети”