Прифронтовая промзона: как белорусские заключенные работают на армию России

"В Беларуси все “первоходские” зоны работают на войну", — эту фразу журналистка "Новой газеты. Европа" Ирина Халип услышала от недавно освободившегося политзаключенного. "Первоходских" колоний (там отбывают сроки те, кто прежде не был судим) в Беларуси всего шесть: ИК № 1 (Новополоцк), ИК № 2 (Бобруйск), ИК № 3 (Витебск, «Витьба»), ИК № 15 (Могилев), ИК № 17 (Шклов), ИК № 22 (Ивацевичи, "Волчьи норы"). Есть еще женская "первоходская" колония № 4 в Гомеле — там всегда шили форму для силовиков, и после полномасштабного вторжения мало что изменилось. А вот в мужские колонии война пришла в виде новых производственных заданий. И сколько бы Лукашенко ни говорил, что Беларусь не участвует в войне против Украины, — это ложь. Участвует, и не только предоставлением аэродромов и госпиталей, но и производством нужных для войны вещей. И режим вовлекает в это заключенных.

"Новая-Европа" поговорила с бывшими политзаключенными разных колоний и составила список производимой в Беларуси продукции для нужд российской армии.

Ящики для снарядов за 44 евро

— Во время отсидки в ИК № 22 я делал ящики для "градовских" снарядов, — рассказывает Петр (имя изменено), бывший политзаключенный. — В 2021 году, когда меня привезли в колонию, я работал на окорке бревен (удаление коры с поверхности древесины. — Прим. ред.). И до войны, до введения санкций там было вполне нормальное производство. Около ста человек работали на деревообработке. Три-четыре лесовоза в день к нам приезжали. Помимо доски и бруса делали колья и лучину для растопки. Специально мелко кололи лиственные породы дерева и укладывали в специальные короба. И всё это шло в Европу через посредников. То есть худо-бедно, но производство работало. А в 2022 году из-за санкций всё стало загибаться. Оказалось, что если начальники не те, кто умеет руководить, а те, кто умеет только командовать, то ничего хорошего в итоге не будет. У нас две фуры с дровами так и остались гнить под навесом. Пытались продать соседней колонии-поселению, но те не взяли: дорого. То есть менты даже дрова продать не могут.

Когда дрова посреди колонии стали памятником выдающимся хозяйственным способностям руководителей "промки" (так называют промышленную зону колонии), им неожиданно подфартило: пошли заказы на тару для снарядов. Петр объясняет: это ящики длиной около трех метров, в каждый из которых влезает два снаряда. Заказы были большие, каждый день за продукцией приходила фура и загружала 300 ящиков. Стоимость одного ящика — 150 белорусских рублей (около 44 евро).

— Конечно, на каждый ящик мы навешивали кучу фурнитуры: уголки, защелки, ручки и так далее. Но всё-таки дороговато за ящик одноразового использования. Кстати, любопытная деталь: металлическую фурнитуру нам привозили в ящиках с наклейками, на которых было написано, что товар произведен в Бобруйске: название фирмы, координаты, всё прочее. А потом срываешь эту наклейку — под ней другая, где написано, что вся эта фурнитура произведена в России, в Перми.

Ящики для снарядов — это то, на что переориентировались все белорусские зоны с цехами деревообработки. Заключенные бобруйской, могилевской, витебской колоний подтвердили "Новой-Европа": после полномасштабного вторжения цеха деревообработки перешли на "военные рельсы".

Политзаключенного Евгения Афнагеля этапировали в колонию № 1 в Новополоцке в сентябре 2021 года. На деревообрабатывающем производстве делали поддоны, на разборке металла чистили проволоку, а еще сортировали отходы пластикового производства для завода "Нафтан" — там же, в Новополоцке. Но Евгений пробыл в колонии недолго: весной 2022 года ему ужесточили режим и на два года отправили в крытую тюрьму в Могилеве. А когда он вернулся в Новополоцк, деревообрабатывающий цех уже вовсю делал ящики для снарядов.

Акихиро Гаевский-Ханада, сидевший в шкловской ИК № 17, говорил:

— Я мог только радоваться тому, что меня отправили в цех низкоквалифицированного труда на металлоразборку, потому что на деревообработке пришлось бы делать те же ящики, и я не уверен, что смог бы. А после отказа от работы следует очень жесткое наказание. 

Кровати, гробы и цветочки

В ИК № 3 "Витьба", впрочем, деревообработчики делали еще и гробы.

— Когда по телевизору показывали пышные похороны "героев СВО", мы говорили: смотрите, это же наши гробы, — вспоминает бывший заключенный ИК № 3 Максим Винярский. — Не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, но сходство максимальное. И гробы начали делать уже тогда, когда шла война. До того деревообработка занималась себе спокойно производством обрезной доски — лиственной или хвойной. Надо еще понимать, что «промка» витебской колонии не самостоятельное предприятие, а филиал промзоны оршанской колонии № 12 (колония для рецидивистов. — Прим. ред.). Так что там делается всё то же самое.

А в могилевской колонии № 15, где сидел политзаключенный Андрей Войнич, в то же время начали делать пластмассовые могильные цветы в огромных количествах. Всех видов и модификаций — гвоздики, розы, васильки и прочее.

— Белорусы просто не успевали бы умирать такими темпами, чтобы нашу продукцию освоить, — говорит Войнич. — Норма была 500 цветов за смену с человека. От трех до шести тысяч цветов в день мы в общей сложности делали. Их вывозили фурами. Из разговоров ментов я понял, что не только наша зона этим занимается. Какой-то гродненский бизнесмен заключил договор с несколькими колониями, и возят похоронные пластмассовые цветы в Россию просто без остановки.

В "Волчьи норы" однажды и вовсе удивительный заказ пришел. А главное — денежный. Это было начало 2023 года, и директор собрал заключенных в цеху, где они мирно клепали ящики для снарядов, чтобы сообщить им хорошую новость: «Мужики, денежный заказ: срочно делаем 500 кроватей, можно работать в три смены, главное, чтобы поскорее».

— Зарплату пообещал 200 рублей (58 евро. — Прим. ред.), — рассказывает Петр. — Если учесть, что за все пять лет отсидки моя максимальная зарплата была 26 рублей в месяц, а в среднем выходило два с половиной рубля, то обещание выглядело чудом и сказкой. Выделили сварщикам место в нашем цеху, и они варили одноярусные кровати. Все 500 сделать не успели. Когда было готово чуть больше 400, пришли фуры с упаковочными коробками, и нужно было срочно их паковать и грузить. Так вот на упаковочных коробках было написано, что кровати произведены по заказу Министерства обороны Российской Федерации в Подмосковье. Я, к сожалению, название подмосковной фирмы не запомнил.

Камуфляж в три смены и подсумки

Кроме деревообработки, стандартное производство любой белорусской колонии — швейное. Обычно там занимаются пошивом спецодежды, рукавиц, формы для белорусских силовиков. После начала войны по зонам пошла волна новых очень крупных заказов.

— В конце 2023 года у нас появились заказы на камуфляж, — говорит Акихиро Гаевский-Ханада, сидевший в колонии № 17 в Шклове. — Причем гнали без остановки, в три смены, шесть дней в неделю. И швейный цех снимали с работы на час позже, чем все остальные. Загрузка была полная, производство не останавливалось.

Андрей Войнич, отсидевший пять лет в могилевской колонии № 15, вспоминает, что первый заказ на пошив камуфляжа совпал с мобилизацией, последующие — с наступательными операциями российской армии. И это тоже была трехсменная работа, которая обычно в колонии не практиковалась, как-то прежде все производства спокойно управлялись в две смены.

— Нужно понимать, что менты воспринимают заключенных как мебель, — говорит Андрей. — Они в нашем присутствии совершенно спокойно обсуждали и своих любовниц, и хаты, куда их водят, и начальство, и заказы на "промке". Так что они в полный голос, не шепотом, в нашем присутствии говорили, что камуфляж идет в Россию.

В витебской колонии № 3, где сидел Максим Винярский, заказы на пошив камуфляжа появились ближе к 2024 году:

— Швейный цех начал работать в три смены. Но заключенные — то ли сознательно, то ли интуитивно — шили плохо. Все понимали, что это уже не тряпки для швабр, не рукавицы и не рабочие спецовки. Трехсменная работа без остановок продолжалась три месяца. Были колоссальные претензии к качеству, и в конце концов пошив камуфляжа у нас прекратился. Вероятно, заказчик не принял.

Еще один вид помощи союзнику от белорусских зон: в колонии № 2 в Бобруйске шили подсумки для армейских аптечек. И не только там.

— До 2022 года главным заказчиком нашей «швейки» был Погранкомитет Беларуси: шили форму, делали шевроны для них, — рассказывает бывший заключенный колонии № 2 Дмитрий Козлов. — Когда началась война, для начала изменилась сама структура работы. Сменился директор промзоны в августе 2022 года, и если раньше в случае отсутствия работы мастер писал рапорт и нас отпускали раньше, то теперь мы обязаны были сидеть до конца смены даже в отсутствие работы: мол, стратегическое производство для нужд армии, и нужно ждать, вдруг поступит срочный заказ. Заказы и поступали — в основном на камуфляж, как в других колониях. А потом у нас начали шить подсумки для армейских аптечек. Не для нашей армии, разумеется. И шили их тоже не только у нас. Когда меня повезли в могилевскую тюрьму по новому уголовному делу, я там пересекся с человеком, который отбывал срок на "химии" и не досидел буквально трех дней. "Залетел", угнал машину и ждал этапа, чтобы ехать отбывать трехлетний срок уже в колонии. Так вот у него была такая же сумка — с надписью "Армия России", со звездой, с логотипом. Их шили на "химии". Собственно, у нас бригадиры и не скрывали, что наша "промка" производит разное вспомогательное снаряжение, которое идет в российскую армию.

Письмецо от военкома

Винярский на швейном производстве не работал. Он делал конверты. Но и это в конце концов оказалось военным заказом.

— Цех у нас был небольшой, он так и назывался: цех по изготовлению конвертов, — говорит Максим. — Мы делали обычные "гражданские" конверты. А в 2024 году неожиданно пришел очень большой заказ. Нужно было изготовить 700 тысяч плотных темно-коричневых конвертов из крафтовой бумаги. Нам сказали, что это для хранения паспортов. Простите, в Беларуси неожиданно образовалось 700 тысяч новых граждан?.. Мы, разумеется, быстро сложили два и два. Эти конверты прекрасно подходят, во-первых, для повесток, во-вторых, для похоронок, а в-третьих, и для паспортов тоже, если их владельцев больше не существует. Кроме нас такие конверты делали в могилевской тюрьме, в оршанской колонии — это то, что я знаю точно. Можете себе представить объемы производства.

Для изготовления таких конвертов заключенным "подогнали" из швейного цеха ленточный станок для раскройки. Незадолго до большого заказа в колонию приезжала проверка, точнее, даже не в саму колонию, а в промзону, и требовала составить подробное описание технического процесса: берется лист бумаги, расчерчивается по контуру конверта, потом вырезается канцелярским ножом, и так далее. 

Официально никому не разрешалось говорить, что в цеху есть ленточный станок: по технике безопасности заключенные не имели права им пользоваться. И в специальном регламенте было написано, что работают они исключительно канцелярскими ножиками.

На самом деле, рассказывает Максим, станок резал бумагу стопками по 200–300 листов, и это облегчало работу.

Когда в колонию пришли большие военные заказы, всех мастеров "приняли в зеленые": их зачислили в качестве военнослужащих внутренней службы (раньше они были обычными вольнонаемными) и выдали им форму. Так в зону вместе с заказами пришла милитаризация. Мастера начали вести себя как вертухаи.

Свинец

В каждой белорусской колонии непременно есть цех низкоквалифицированного труда. Там занимаются металлоразборкой, туда часто отправляют политзаключенных.

— В цех привозят старые кабели, провода, которые нужно освобождать от оплетки и добывать некоторое количество меди, алюминия, свинца, — говорит Акихиро Гаевский-Ханада. — Тут ни у кого из нас, конечно, нет прямых доказательств, но мы опасались, что тот же свинец вполне может быть использован для изготовления патронов. Кабели привозили к нам в шкловскую колонию из Гомельской области, и вполне возможно, что из чернобыльской зоны. Бывает, снимаешь оплетку, а к проводу прикреплена бумажка, где указан 1980 или 1981 год. Понятно, что эти провода пережили Чернобыль.

Бывали, к слову, и приятные моменты. Например, однажды в колонию № 3 привезли на металлоразборку старый автозак.

— Такой, знаете, из первых, — говорит Максим Винярский. — Нас в таких еще, по-моему, после Марша свободы в 1999 году возили. И какое же удовольствие резать его на куски болгаркой!

Впрочем, удовольствие уничтожения автозака — история редкая. А вот испарения от свинцовой плавки — обычная.

— У нас в ИК № 3 свинца добывали много, — вспоминает Винярский. — И додумались начальники, что для лучшей добычи его нужно плавить. А вы представляете себе, что такое плавка свинца открытым способом? Что-то более вредное в обычных бытовых условиях трудно придумать. К нам даже пожарные приезжали: дым стоял жуткий и вонючий. Еще горели остатки изоляции, смолы и так далее. Пожарные приезжали постоянно и возмущались: что вы тут вообще творите?! Дым над городом черный, и невозможно было скрыть, откуда он идет. Только после скандала с МЧС у нас наконец перестали посреди зоны плавить свинец. А над могилевской зоной, когда выплавляли медь, дым стоял всех цветов радуги. Действовали простым дедовским способом: выжигали пластик на открытом воздухе, без фильтров, без какой-либо защиты. Рядом с зоной — рапсовые поля, куда шел весь этот едкий дым. А дым был то черный, то желтый, то оранжевый, то фиолетовый. И когда однажды пошел обычный белый дым, заключенные хохотали: "О, папу выбрали!" "Одна радость у нас была в связи с этим, — говорил бывший политзек, — менты тоже этим дышали".