Артём пережил взрыв на Октябрьской: “До точки взрыва я не дошел 4 метра”

“Я помню отчетливо яркую вспышку, непонятный мне на тот момент звук”, — так спустя 14 лет вспоминает взрыв в метро 30-летний минчанин Артём. Ему было 16 лет, когда он оказался в четырех метрах от бомбы в минском метро 11 апреля 2011 года.

Минчане не забудут этот день: перегруженные телефонные сети, непонимание происходящего, шок. Теракт произошел в час пик в 17.55 на станции Октябрьская. 15 человек погибли, сотни получили ранения.

Дмитрия Коновалова и Владислава Ковалева, которых признали виновными по делу о теракте, приговорили к смертной казни. Многие, в том числе пострадавший Артем, до сих пор считают, что за этим делом стояли не те, кого обвинили.

Еврорадио поговорило с парнем о том, что происходило с ним в тот день и после. Приводим его рассказ.

“Родные поздравляют со вторым днём рождения”

Интересно… Последние лет семь я вообще не вспоминаю об этом дне. Было и было. Но родные и знакомые вспоминают и напоминают мне. Обычно это поздравления со вторым днём рождения.

Мне было 16, я ходил на курсы для подготовки к централизованному тестированию. День, как день. Я опаздывал на курсы, но договорился с другом встретиться в метро, чтобы подъехать к ТЦ “Столица”.

Мы пересаживались на синюю ветку по эскалаторам и застали момент взрыва, когда уже спустились [на “Октябрьскую”] и шли по перрону.

Дальше — полный хаос и паника. Я помню отчетливо яркую вспышку, непонятный мне на тот момент звук.

Я инстинктивно закрыл глаза, зажмурился, закрыл их руками и как-то немножечко согнулся, но при этом я почувствовал, как будто у меня что-то двигает назад.

Открыл глаза: все было в пыли, в панике, крики, ор. Никто, естественно, не понимал, что это такое.

Я первым же делом попытался найти друга. Я его сразу не узнал. Он просто обгорел: опаленные волосы, опаленная куртка, опаленное лицо, плюс, естественно, дым, пыль, грязь. К тому моменту я уже не видел на один глаз.

Потом инстинктивно мы начали двигаться наверх за всей толпой. Просто шли вперед, не задумываясь о том, что там дальше и как там дальше. Можно сказать, что сработал “инстинкт стада”. Кто-то кричал, просил о помощи.

Наверху стоял какой-то мужик. Он всем кричал, мол, идите туда, тут ничего не обвалено, идите по проходу дальше, переходите на другую станцию, там все окей. И все туда двигались.

Ступив на ступеньки, я понял, что у меня что-то не так с ногами. Я почувствовал, как из меня льется кровь. 

В это время девочка, закинув на свое плечо, тащила парня, который не мог сам передвигаться. Я с другой стороны его подхватил, сказал, что доведу. Девочка его отпустила. Мой друг на тот момент убежал вперед, насколько было возможно убежать. Я с этим парнем двигался очень медленно, потому что мне и самому было тяжело передвигаться уже. 

Когда вернулись в приемное, меня посадили в коляску и повезли сразу в хирургическое отделение. И там уже просто положили на стол, и без наркоза обрезали опаленные волосы на голове, доставали осколки, зашивали ноги.

Через пару часов меня положили в палату. Я все еще жаловался на глаз. И только вечером уже, пришел офтальмолог, который сказал, мол, “какого хрена вы его тут держите, это не слезы, у него из глаза вытекает стекловидное тело”. И меня повезли на операцию.

Я проснулся только через сутки, весь перебинтованный, как в кино показывают. Мне ставили капельницы. Первые две недели мама кормила меня с ложечки, потому что я не мог нормально двигаться. В основном я ел только банан и йогурт, хотя есть особо не хотелось.

Позже мне сделали еще одну операцию на глаз. У меня был поврежден хрусталик и кармашек. Врачи хотели оставить вот этот кармашек, в котором храниться хрусталик для того, чтобы потом сделать операцию по коррекции зрения. Но кармашек этот не прижился обратно, тело начало его отторгать. Врачам пришлось его удалить.

Еще мне пробило насквозь ухо и за ухом, получается, в районе, где вестибулярный аппарат, застрял еще один осколок. В течение всего этого месяца, что я пролежал в больнице, с какой-то периодичностью из меня доставали новые осколки.

У меня до сих пор осталось много мелких осколков, 95% находятся в ногах.

Их наличие не позволяет мне, если будет необходимо, сделать МРТ. Мы разговаривали с хирургами и с пластическими хирургами на эту тему, хотели их достать, но врачи сказали, что они настолько мелкие, что врачи просто разворотят ногу, может и достанут, но потом ногу обратно не соберут.

Через три года мне подшили искусственный хрусталик. Естественно, моё зрение на один глаз — это неидеально. Это тоже дает о себе знать, но в целом я просто привык уже к этому. То есть у меня один глаз работает за два. Зрение почти полностью восстановилось. Но есть астигматизм и не совсем ровная радужка.

“Много кто говорил, что я родился в рубашке”

Я очень быстро восстанавливался благодаря своим друзьям. Я тогда очень много тусовался, у меня была большая компания, и друзья постоянно приезжали. У меня в больнице были практически постоянно очереди, на что жаловались и главврач, и сотрудники больницы, что никто не дает проходу. Но за счет этого я, наверное, быстро и восстанавливался, за счет поддержки, что я не остался один.

Много кто говорил, что я родился в рубашке. У меня два осколка в обеих ногах чуть ли не перебили бедренные артерии. Я при этом двигался, еще помогал парню выйти…  То есть мне просто очень повезло, как сказали хирурги. Если бы осколки сместились, то мне перебили бы бедренные артерии, я бы просто истёк кровью.

Следователь, который меня курировал, тоже сказал, что мне очень повезло: до точки взрыва я не дошел 4-4,5 метра. Он также привез мне мою сумку, которая осталась на станции. Она висела у меня в районе нижних ребер, селезенки, печени, почек и приняла удар куском лавки.

Нам начислили компенсацию, не помню уже сколько. Помню, что было три степени в зависимости от того, кто как пострадал.

Первая степень — самое легкое, кто, условно, отделался синяками и ушибами. Вторая степень — кто пострадал чуть сильнее. Мой друг на тот момент получил второй степени компенсацию.

Мне выдали третью, потому что я стал инвалидом. Мне после всех операций, всех процедур поставили инвалидность, которую я снял потом в 18 лет. Также тем, кто погиб, я знаю, выплачивали в двойном размере третью степень компенсации.

“Народ полностью переключился, всем было уже плевать на поднятие цен”

Многие, естественно, не верят в то, что за взрывом стоят те персонажи, которых обвинили. Я этой версии придерживаюсь, но мое мнение уходит больше в политологию.

У меня предположение, что это сделало правительство, потому что тогда у нас, насколько я помню, был очень серьезный кризис, поднимались в геометрической прогрессии цены даже на базовые продукты: хлеб, гречка, молочка. 

С точки зрения политологии, это достаточно грамотный ход правительства для переключения внимания. Народ полностью переключился, всем было уже плевать на поднятие цен и на то, что все дорожает, и никто уже не хотел ни бунт поднимать, ничего. Это мое мнение.

Как повлияло событие на жизнь

Кардинально на мне это событие не сказалось, потому что у меня возраст был такой. Своё семнадцатилетие я отметил в больнице. Потом было просто восстановление, обычная жизнь подростковая.

Да, первые месяца два мне нельзя было ездить на общественном транспорте и на машине тоже не рекомендовано, потому что могли разойтись швы на глазу. Но друзья приезжали, и мы просто гуляли.

Со временем я понял, что мне в какой-то степени не хватает адреналина в жизни. То есть бывали периоды, когда хочется чувствовать жизнь: сходить на тусовку, прыгнуть с тарзанки, прыгнуть с парашютом, сделать что-то на грани, чтобы были всплески адреналина, — все это было.

Со временем, я понял, что это взаимосвязано, это отпечаток пережитого. То есть мне хотелось, как любят говорить адреналиновые наркоманы, чувствовать жизнь, вкусы и эмоции.

Но со временем это успокоилось, сейчас возникает волнами. Опять же, мне не 17, а скоро будет 31. То есть я к этому всему подхожу более рационально, нежели в юности.